Tuesday, June 3, 2014

8 Пол Грегори Политическая экономия сталинизма

главе, рост наличных денег12. Какие выгоды могло извлечь руко­водство предприятия из этих дополнительных денег? Руководи­тели не обладали правами собственности (они не владели акци­ями предприятий), и их привилегии (автомобиль или квартира) были неразрывно связаны с их должностью. Их единственная возможность заключалась в обналичивании безналичных рублей предприятия для удовлетворения своих собственных нужд или нужд предприятия13. Рис. 9.1 подчеркивает, что наличные явля­лись одной из форм оплаты горизонтальных сделок.
В теории, производителям, желавшим максимизировать свою неофициальную прибыль путем «серых» горизонтальных опера­ций (см. главу 3), должны были быть выгодны низкие официаль­ные цены. Ведь чем больше была разница между ценой, которую были готовы заплатить заинтересованные покупатели, и офи­циальной ценой, тем выше была прибыль производителя в виде взяток14. Таким образом, устанавливая более высокие цены, про­изводители упускали шанс получить взятки, равно как и другие возможности незаконно получить деньги. Тем не менее, архивы не содержат никаких свидетельств лоббирования производите­лями более низких цен. Пока не найдено ни одного случая, когда производитель добивался бы более низких официальных цен15.
Архивы не оставляют сомнений в ценности наличных денег. Партийцы шли на серьезный риск, для того чтобы аккумулировать наличные деньги. Архивы Комиссии партийного контроля (КПК), содержащие более трех тысяч дел об экономических преступлени­ях, начиная от незначительных проступков и до крупных хище­ний16, рассказывают о региональных руководителях, вымогающих деньги у местных предприятий17, партийных чиновниках, приказы­вающих местным отделениям банков перечислять крупные суммы денег на их личные счета, и даже о продаже членства в партии. Од­
12 Tikhonov A., Gregory P. Central Planning and Unintended Consequences: Creating the Soviet Financial System, 1930-1939 //Journal of Economic History. 2000. Vol. 60. №4.
13 Boettke P., Anderson G. Soviet Venality: A Rent-Seeking Model of the Communist State // Public Choice. 1997. Vol. 93. P. 37-53.
14 Shleifer A., Vishny R. Pervasive Shortages under Socialism // Rand Journal of Economics. 1993. Vol. 23. № 2. P. 237-246.
15 Harrison M., Kim B.Y. Plan, Siphoning, and Corruption in the Soviet Command Economy. P. 4.
16 Belova E. Economic Crime and Punishment // Behind the Facade of Stalin's Command Economy / Ed. by P. Gregory. Stanford, Calif.: Hoover Institution Press, 2001. P. 131-158.
" Hoover Archive, collection «Archives of Former Soviet State and Communist Party*./ РГАНИ. Ф. 6. On. 1. Д. 56. Л. 64-65.
281
ним из наиболее крупных дел 1930-х годов было дело о хищении астрономической суммы в 5 миллионов рублей руководителями Украинского фонда социального страхования в период с 1932 по 1935 год с помощью подтасовывания отчетности и даже торговли путевками в профсоюзный санаторий18. Крупные чиновники ме­хового треста создали общесоюзную сеть для получения взяток. В результате несколько чиновников треста было расстреляно. С 1939 по 1952 год за хищения из партии было исключено четверть миллиона человек, цифра, несомненно, впечатляющая19.
Потеря контроля над деньгами и кредитами
Вторым сюрпризом, который преподнесла советская финансовая система, стала невозможность контролировать предложение денег и кредита, проблема, ставшая очевидной уже в период нэпа (1921-1928 гг.). Экономика нэпа управлялась и бьиа основана на «дик­татуре финансов», когда наркомат финансов устанавливал лимиты по кредитам, которые предположительно должны были равняться объемам производства при заданных ценах. Отличительной чертой нэпа было объединение предприятий в тресты, продукция которых продавалась синдикатами, превратившимися к концу 1920-х годов в центры кредита и расчетов, занимающиеся планированием, снаб­жением, распределением и даже капитальным строительством20. В годы нэпа лимиты по государственным кредитам удавалось обхо­дить путем неофициальных кредитов в форме векселей, выдавав­шихся синдикатами. Держатели векселей обменивали их на деньги (ниже номинального курса) в Госбанке или в других государствен­ных банках. Синдикаты даже брали на себя ответственность по дол­говым распискам своих неплатежеспособных предприятий и вы­ступали в роли поручителей21. И наличные рубли, и краткосрочные кредиты только с 1925 по 1928 год увеличились почти одинаково, в 1,6 и 1,7 раза, несмотря на все усилия финансовых органов затор­мозить их рост. По мере того как синдикаты, тресты и предприятия выдавали друг другу кредиты, Госбанк был вынужден выпускать под
18 Hoover Archive, collection ^Archives of Former Soviet State and Communist Party*/ РГАНИ. Ф. 6. On. 1. Д. 38. Л. 20-30; Д. 68. Л. 80.
19 Hoover Archive, collection «Archives of Former Soviet State and Communist Party*/ РГАНИ. Ф. 6. On. 6. Д. 1,3.
20 Ципкин И.Н. Советский кредит. Ч. 1. С. 56.
21 Мы мало знаем о повседневных взаимоотношениях синдикатов и предприятий в период нэпа (см.: Богомолова Е.В. Управление советской экономикой в 1920-е гг.: Опыт регулирования и самоорганизации. М.: ИНИОН РАН, 1993; Канторович В.И. Советские синдикаты. М., 1928).
282
эти кредиты деньги и тем самым волей-неволей увеличивать пред­ложение денег; если бы он отказался от этого, это сделали бы другие банки. В отсутствие угрозы банкротства расширение кредита авто­матически означало рост денежной массы. Сочетание «мягких» бюд­жетных ограничений, коммерческих кредитов и конкуренции ком­мерческих банков за депозиты привело к утрате Государственным банком контроля над предложением денег еще во времена нэпа22.
Так же как Сталин заменил частное сельское хозяйство, ко­торое он не мог контролировать, колхозами, опыт нэпа убедил финансовые органы в необходимости создания «командной» фи­нансовой системы, которая обеспечила бы строгий контроль над наличными деньгами и кредитами.
Дискуссии о финансах. Начиная политику Великого перело­ма, советское правительство столкнулось с двумя противополож­ными взглядами на деньги и кредит. В соответствии с утопичес­кими взглядами «левых», банки, деньги и кредит не должны были играть активной роли23. Бюджетное финансирование и плановые кредиты заменят банки и коммерческий кредит. Деньги и кредиты автоматически следуют за материалами, производством и рабочей силой, по мере того как предприятия выполняют план. По словам ГЛ. Пятакова, председателя Госбанка в 1930 году, сторонника этой точки зрения, «кредитная реформа предполагает такую степень ор­ганизованности во взаимоотношениях между отдельными частями обобществленного сектора, при которой невыполнение одной сто­роной своих обязательств может иметь место только в исключи­тельных случаях»24. Следовательно, «вопрос о кредитной дисцип­лине - это вопрос о плановой дисциплине»25.
Специалисты, имевшие практический опыт в банковском деле, напротив, утверждали, что деньги и кредит будут продолжать иг­рать традиционную роль при принятии решений о том, кто получит кредиты, и в вопросе контроля над их использованием. Предполо­жение о том, что все будут выполнять планы точно в соответствии с приказами, противоречит человеческой природе. Специалисты называли утопические левые идеи рожденными в умах молодежи,
22 Арнольд показал, что, хотя Госбанк сократил объем выданных ссуд и учетных векселей в 1926/27 и в 1927/28 годах на 243 миллиона и 817 миллионов рублей соот­ветственно, сумма выпущенных банкнот составила 333 миллиона и 337 миллионов рублей. Даже при том, что Госбанк не принимал векселя, их принимали его конку­ренты. Arnold A. Banks, Credit, and Money in Soviet Russia. P. 279.
23 Ibid. P. 358-363.
24 Вестник правления Госбанка. 1930. № 15-16. С. 11. 23 Вестник правления Госбанка. 1930. № 8. С. 8.
283
зараженной культом плана26. Банки будут продолжать давать кре­диты по своему усмотрению, проверять факты доставки и приемки товаров, проверять, были ли сделаны соответствующие выплаты.
Проведенная 30 января 1930 года сторонниками левых взглядов кредитная реформа предписывала проведение любых финансовых операций только по безналичному расчету. Госбанк становился монополистом, коммерческие кредиты были упразд­нены, а деньги автоматически переводились на счет продавца без разрешения покупателя, независимо от того, имело ли предпри­ятие-покупатель денежные средства или нет, т.е. на практике реа-лизовывалась утопическая идея планового автоматизма. Реформа предполагала идеальную плановую дисциплину и что плановый автоматизм создаст положение, когда кредиты будут следовать за товарами без надзора со стороны Госплана.
К разочарованию утопистов, автоматическое кредитование, осу­ществлявшееся Госбанком, позволило предприятиям требовать неограниченные кредиты. Как саркастически отмечено в докладе Рабоче-крестьянской инспекции: «Первый период кредитной ре­формы - период полного насыщения клиентуры деньгами и полно­го ее довольства»27. Существенные отклонения и прямые нарушения правил, установленных реформой, такие, как поставки несезонных или незаказанных товаров, поставка товаров по завышенным ценам, предъявление в Госбанк счетов на просроченную задолженность и счетов на будущие поставки, стали повседневным явлением.
Несмотря на то что целью реформы было передать в руки Гос­банка управление всеми деньгами и кредитами, Госбанк утратил контроль. Ему не хватало информации, и он был совершенно пе­регружен работой. По словам председателя Госбанка, отношения промышленных предприятий и торговых организаций с другими предприятиями стали настолько сложными, что в конечном ито­ге ни одна организация не имела полных сведений о финансовом положении предприятия28. В недрах новоиспеченной централи­зованной системы расчетов затерялось множество платежей, ко­личество непроведенных счетов-фактур увеличилось в десять раз только за первые два месяца осуществления кредитной реформы, достигнув сорока тысяч. Никто не мог сказать, сократился или возрос долг предприятий29.
26 Ситнин В.К. Воспоминания финансиста. С. 29.
27 ГАРФ. Ф. 374. Оп. 7. Д. 943. Л. 31-32.
28 Вестник правления Госбанка. 1930. № 8. С. 3.
29 Davies R.W. The Soviet Economy in Turmoil, 1929-1930. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1989. P. 325.
284
Объемы денег и кредитов росли с астрономической скоро­стью: кредиты Госбанка возросли на 87%, а эмиссия - на 78% только за 1929/30 хозяйственный год, повторяя опыт нэпа и в очередной раз доказывая, что увеличение кредита автоматичес­ки ведет к увеличению денежной массы30. Плановый автоматизм снял ответственность с некредитоспособных клиентов и возло­жил ее на платежеспособных заказчиков, а в конечном итоге - на Госбанк и госбюджет, как кредиторов последней инстанции31.
Реформа 1931 года: становление командной финансовой системы. Провал кредитной реформы 1930 года привел к замене руководства Госбанка. Плановый автоматизм был отправлен в му­сорную корзину, и с января 1931 года была начата новая реформа. Новые правила кредита были установлены постановлениями СНК от 24 января и 20 марта 1931 года. Как и по реформе 1930 года, Госбанк оставался единственным источником банковского креди­та, коммерческие кредиты были запрещены, финансовые операции между предприятиями должны были осуществляться по безна­личному расчету. Однако было добавлено несколько новых дета­лей, которые превращали Госбанк в административно-командный центр финансирования. Теперь Госбанк должен был осуществлять активный контроль над операциями, оплачивая счета-фактуры только с согласия покупателя. Госбанк в первую очередь должен был давать кредиты на торговые операции, а не на производство, и обеспечивать предприятия собственными оборотными средства­ми, чтобы добиться их самоокупаемости. Дополнительное поста­новление СНК, изданное в июле 1932 года, установило процеду­ру банкротства, призванную бороться с «мягкими» бюджетными ограничениями. Целью этого второго этапа реформ было ограниче­ние роста кредитов. Банковские кредиты должны были выдаваться только торговым организациям. Производственные предприятия должны были использовать свои собственные оборотные средства; процедура банкротства должна была обеспечить введение «жест­ких» бюджетных ограничений.
На рисунке 9.2 приведена динамика различных финансовых индикаторов в 1932-1936 годах, показывающая полный провал второго этапа реформ. Денежный агрегат Ml (наличные деньги в
30 Вестник правления Госбанка. 1930. № 30. С. 1.
31 Связь с бюджетом была следующая: основным источником доходов госу­дарства в 1930-е годы были налоги с оборота предприятий и другие налоги, которые выплачивались в госбюджет независимо от того, были ли средства на счету предпри­ятия. Если средства предприятия были недостаточны, налог с оборота оплачивался кредитом Госбанка, что автоматически приводило к увеличению предложения де­нег.
285
обращении плюс депозитные счета в Госбанке) увеличился в три раза, а количество наличных денег удвоилось. Темпы роста Ml со­ставили 43 процента в год, кредитов Госбанка - 80 процентов в год, L1 - 38 процентов в год, в то время как темпы роста ВВП составляли примерно 10 процентов в год, если считать в ценах 1928 года, и около 4 процентов, если считать в ценах 1937 года. Объем коммерческих кредитов рос не столь быстро, тем не менее они не исчезли. Несомненно, этот быстрый рост был не тем резуль­татом, который ожидали инициаторы реформы 1931-1932 годов. Денежные агрегаты росли быстрее, чем реальная экономика32.
Рис. 9.2 ставит три важных вопроса. Первый - почему сохра­нились коммерческие кредиты, вопреки усилиям официальных властей? Второй - почему кредиты Госбанка выросли столь су­щественно, несмотря на стремление властей ограничить их рост? И третий - почему количество денег в обращении увеличивалось так быстро?
80000 70000 60000 А
Li Ml
Кредиты Госбанка Наличные деньги Коммерческие кредиты
1933
1934
1936
Рис. 9.2. Денежные агрегаты, 1932-1936 (на 1 января каждого года)
Источники: Khlevnyuk О., Davies R. The End of Rationing in the Soviet Union 1934-1935 // Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. № 4. Tables 2, 4; Arnold A. Banks,
32 По А. Бергсону, среднегодовые темпы роста с 1928 по 1937 год состави­ли 12 процентов (Bergson A. The Real National Income of Soviet Russia Since 1928. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1961. P. 261). Если мы примем эти темпы для периода с 1932 по 1936 год, то это даст суммарное увеличение ВВП приблизи­тельно в 1,6 раза, что намного ниже темпов роста денежных агрегатов. Если мы пе­ресчитаем оценку Бергсона в ценах 1937 года, суммарный рост ВВП за этот период составит только 1,3 раза.
286
Credit, and Money in Soviet Russia. New York: Columbia University Press, 1937. Table 62.
Ml - сумма наличных денег в обращении плюс кредиты Госбанка; LI - Ml плюс коммерческие кредиты.
Живучесть коммерческих кредитов. Несмотря на то что кредитные реформы 1930-1932 годов запрещали коммерчес­кие кредиты, статус различных видов кредитования предприятия предприятием (долговые расписки, переводные векселя, кредиты продавца покупателю и кредиты покупателя продавцу) оставался неопределенным33. «Нелегальные» коммерческие кредиты оста­вались неизменной величиной советской экономической жизни, как видно из слов директора Госбанка, утверждавшего в 1938 году, что, несмотря на законы, запрещающие предприятиям кредито­вать друг друга, на самом деле ничего не изменилось34. Можно по­нять разочарование Госбанка по поводу живучести коммерческих кредитов. Госбанк был единственным органом, предоставляющим легальные кредиты, а коммерческие кредиты предприятия пред­приятию создавали финансовую параллель, основу для внеплано­вых горизонтальных сделок. Более того, когда предприятия отка­зывались платить, оказывался виноватым Госбанк Как кредитор последней инстанции. До тех пор пока платежи по операциям осу­ществляются не мгновенно, кредиты остаются автоматическими35. Кроме того, предприятия, тресты, главки, и наркоматы обладали более полной информацией, необходимой для принятия решений о предоставлении и получении займов, нежели Госбанк36. Коммер­ческие кредиты могли также предоставляться в особых ситуациях,
33 См.: Arnold A. Banks, Credit, and Money in Soviet Russia.
34 РГАЭ. Ф. 2324. On. 20. Д. 4489. Л. 30.
35 В.К. Ситнин, один из создателей этой финансовой системы, использовал при­мер трех гипотетических предприятий «Руда», «Кокс» и «Машины», чтобы показать, что административно-командная экономика автоматически генерирует коммерчес­кие кредиты, нравится это финансовым органам или нет. Каждый раз, когда про­изводится поставка сырья и материалов, возникает кредит, либо специально предо­ставленный Госбанком, либо спонтанно предоставляемый самими предприятиями. Клиринговые платежи не могут производиться на каждом этапе движения матери­алов. Более того, по утверждению Ситнина, такие кредитные операции перераспре­деляют ресурсы. Если предприятие «Руда» и предприятие «Кокс» получают опла­ту оперативно по цене, отражающей стоимость их ресурсов, перераспределения не происходит; но если им платят с запозданием, вообще не платят или платят по цене ниже себестоимости, происходит перераспределение ресурсов. В случае неплатежей или задержек платежей страдает в большей степени не тот, кто получает ресурсы, не имея возможности их оплатить, а тот, кто их направляет, т.е. кредитор (Ситнин В.К. Платежи в черной металлургии // Экономическая жизнь. 1933. № 69).
36 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900. Л. 13.
287
скажем, таких, как производство нестандартной продукции. Из со­тен предприятий тяжелой промышленности, которые производили нестандартное полотно в Ленинграде, только пять кредитовались Госбанком. Остальные работали с коммерческими кредитами37.
Таблица 9.1. Распределение кредитов Госбанка, 1933-1936 (в процентах)
 
1933 1934 1935 1936   
Торговые организации 23 29 34 28   
НКПП (пищевая промышленность) 17 16 17 20   
Комэаг (комитет заготовок) 16 15 12 11   
НКТП (тяжелая промышленность) 9 9 11 11   
Сельское хозяйство 8 6 5 5   
НКЛП (легкая промышленность) 7 6 6 10   
НКПС (транспорт) 4 3 3 3   
НКЛес (лесная промышленность) 4 4 3 3   
Промкооперация 4 2 2 1   
Внешторг (внешняя торговля) 3 4 2 1  
Источник: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 16. Д. 74.
Таблица 9.1 показывает, что торговые организации, ко­торые давали только 10 процентов национального дохода в 1930 году38, получали более половины кредитов Госбанка в сере­дине 1930-х годов, как и предполагала реформа 1931 года. При этом основными получателями выступали торговые предприятия и сельскохозяйственные заготовительные организации. Произ­водственные предприятия не были полностью отрезаны от креди­тов. В 1933 и 1936 годах промышленные наркоматы и транспорт­ные организации получили одну треть выделенных Госбанком кредитов. Таблица 9.2 показывает, что предприятия, которым не доставалось кредитов Госбанка, чаще пользовались коммерчески­ми кредитами. Торговые организации занимали первое место и по государственным, и по коммерческим кредитам; предприятия тя­желой промышленности занимали второе место по коммерческим кредитам, но лишь четвертое по кредитам Госбанка; транспорт­
Экономическая жизнь. 1933. № 8.
Davies R.W. The Soviet Economy in Turmoil. P. 489.
288
ные предприятия занимали восьмое место по кредитам Госбан­ка и четвертое место по коммерческим кредитам. Факт наличия подобных «рокировок» означает, что либо коммерческие кредиты использовались с целью помешать выполнению директив центра, либо «неофициальные» кредиты были жизненно необходимы, по­скольку без них предприятия не могли выполнить планы.
Таблица 9.2. Коммерческие кредиты и кредиты Госбанка (ранжи­рованы в убывающем порядке)
 
Сектор Торговая Коммерчес- Кредиты   
задолжен- кие кредиты Госбанка   
ность   
Торговые организации 1 1 1   
Тяжелая промышленность 2 2 4   
Пищевая промышленность 3 3 2   
Транспорт 5 4 8   
Снабжение 4 5 3   
Сельское хозяйство 6 6 от   
Легкая промышленность 9 7 5   
Внешняя торговля 10 8 9   
Кооперация 7 9 10   
Лесная промышленность 8 10 7  
Источник: РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900.
Коммерческие кредиты сохранились еще и потому, что руково­дители некоторых предприятий на самом деле отдавали им пред­почтение перед кредитами Госбанка. Газета «Экономическая жизнь» описывала следующий случай. Московскому хлебозаводу № 4 было положено иметь оборотных средств на общую сумму 800 тыс. руб­лей. Реально же было выделено 136 тыс. Вместо того чтобы требо­вать дополнительные средства, хлебозавод предпочитал договари­ваться с объединением «Союзмука», чтобы та не выставляла счетов за поставленную продукцию. В итоге коммерческий кредит, полу­ченный заводом, достиг в 1931-1932 годах 1,7 миллиона рублей.
Предприятия предпочитали коммерческие кредиты, поскольку «это спокойнее. Можно плевать на требования банка о борьбе за хозрасчет, об улучшении отчетности»39. Предприятия избегали уплаты налога с оборота, получая плату за свою продукцию в виде долговых расписок: два предприятия ленинградского комбината «Треугольник», например, скрывали свой доход в течение девяти месяцев и таким образом сэкономили на налогах более миллиона
Экономическая жизнь. 1933. № 38.
289
рублей40. «Экономическая жизнь» приводила такой пример. Объ­единение «Союзмясо», имея 71 миллион рублей прибыли, скрыва­ло их, добиваясь от правительства дополнительных ассигнований в размере 54 миллионов рублей для покрытия убытков41. Проверка НКФ 1936 года показала, что предприятия использовали коммер­ческие кредиты (внеплановые) на различного рода иммобилиза­цию оборотных средств и для того, чтобы скрывать свое неумение правильно организовывать оборотные средства42.
Госбанк как кредитор последней инстанции. Почему же Госбанк продолжал выдавать кредиты вместо того, чтобы удер­живать их рост на уровне темпов роста экономики? Наиболее ве­роятный ответ заключается в том, что при отсутствии «жестких» бюджетных ограничений Госбанк не смог избежать роли кредито­ра последней инстанции. Постановление от 20 января 1932 года «О порядке регистрации неплатежеспособных хозорганов» стало неудачной попыткой наложить жесткие бюджетные ограничения, установив процедуру банкротства43. Это постановление приве­ло к созданию на какое-то время «непланового» оптового рынка, поскольку заказчики отказывались от заказов. Однако докумен­ты 1930-х годов не содержат примеров банкротств44. В 1938 году расстроенный председатель Госбанка писал, что, если предприятие имеет просроченные платежи, оно может быть вполне довольно собой, поскольку оно все равно получит деньги и на зарплату, и на другие нужды45. Промышленные наркоматы, их отраслевые отде­
40 Нарком финансов Гринько цитировал этот случай в своей речи при вступле­нии в должность. Экономическая жизнь. 1933. № 24.
41 Экономическая жизнь. 1933. № 24.
42 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900. Л. 13.
43 В соответствии с этим постановлением, предприятие признавалось неплате­жеспособным, если оно не выполнило своих обязательств по платежам или не по­гасило банковский кредит. В случае неоплаты счета в течение 10 дней предприятие объявлялось неисправным плательщиком. В случае повторной неоплаты в том же квартале предприятие объявлялось неплатежеспособным..
44 Предприятия могли избежать платежей, если они отказывались от получения товаров. Товары, от которых отказывались покупатели, попадали в распоряжение местных филиалов Госбанка. В газетах того времени часто появлялись объявления о распродажах промышленных товаров и товаров широкого потребления. Например: «Чудовский филиал Госбанка, из-за просроченных платежей, объявляет распрода­жу изоляционных материалов, которые принадлежат Заводу Коминтерн. По всем вопросам обращаться в Чудовский филиал Госбанка» (Экономическая жизнь. 1933. № 36). В некоторых случаях такие распродажи использовались для того, чтобы обойти директивы центра. Так, например, Средневолжский филиал Госбанка под давлением местного руководства заставил целый ряд кооперативов продать сахар, который предназначался для других регионов. В результате в том районе сахара хва­тило на полтора года, в то время как в других районах сахар был в дефиците.
45 РГАЭ. Ф. 2324. Оп. 20. Д. 4489. Л. 54.
290
лы и даже центральные органы утверждали, что введение реальной процедуры банкротства приведет к снижению объемов производ­ства. Государство не могло позволить себе лишиться продукции, выпускаемой неплатежеспособным заводом, а завод, в свою оче­редь, не мог выпускать продукцию без материальных поставок, за которые нужно было платить. Следовательно, потери всех заинте­ресованных сторон от закрытия предприятия были слишком вели­ки, и было проще взять его на поруки. Несомненно, предприятия осознавали это и действовали оппортунистически.
Кредиты Госбанка и легальные коммерческие кредиты, выдавае­мые наркоматами и предприятиями, поддерживали неплатежеспо­собные предприятия на плаву. Когда кредиты не возвращались, воз­растала задолженность. Просроченные кредиты, т.е. задолженность, в 1930-е годы бурно росли, увеличиваясь в 1934-1939 годах в среднем на 27 процентов в год. Однако в 1930-е годы суммарная задолжен­ность была невелика в сравнении с ВВП: на самом пике (в 1937 году) она составила около 2 процентов ВВП, в отличие от задолженности середины 1990-х годов, составившей почти половину ВВП46.
о,о -I-.-,-,-,-,-,-
1/1/1933       1/1/1934       1/1/1935       1/1/1936       1/1/1937       1/1/1938       1/1/1939
Рис. 9.3. Суммарная среднемесячная задолженность предприятий, 1933-1939 (млн руб.)
Источник: РГАЭ. Ф. 2324. Оп. 20. Д. 637.
46 Gaddy С, Ickes В. Russia's Virtual Economy // Foreign Affairs. 1998. Sept.-Oct. P. 53-67. См. также: Desai P., Idson T. Work Without Wages: Russia's Non-Payment Crisis. Cambridge, Mass.: MIT Press, 2000.
291
Рис. 9.3 показывает «всплески» суммарной задолженности в 1935 и 1936 годах и в начале 1937 года47. Задолженность ста­билизировалась тогда, когда Госбанк как кредитор последней инстанции выделял кредиты для покрытия неплатежей. Финан­совые власти были недовольны тем, что промышленные нарко­маты позволяли нарушать финансовую дисциплину. В 1938 году в отчете Госбанка констатировалось, что неплатежи стали систе­матическими48 и что имело место массовое перераспределение ресурсов из «здоровых» организаций в «нездоровые» по распо­ряжениям наркоматов. А когда власти хотят, чтобы кто-либо нес ответственность за это, ничего не происходит49. На протяжении 1930-х годов задолженность по платежам вызывала тревогу30. Финансовые власти пришли к выводу о том, что невозвращенные кредиты непосредственно нарушают основные правила кредит­ной реформы51. Некоторые задолженности погашались наркома­тами или региональными властями, или же наркоматы перерас­пределяли финансовые ресурсы от прибыльных предприятий к неприбыльным, но большинство задолженностей приходилось погашать Госбанку. Один из известных финансистов того време­ни, В.К. Ситнин, писал в своих мемуарах о том, что ежегодно Гос­банк производил единовременный зачет взаимных неплатежей предприятий и отраслей друг другу, широко используя для этого кредиты52. Подобные зачеты были лишь краткосрочными полу­мерами. В отчете Госбанка за 1933 год говорилось, что, хотя од­номоментная ликвидация взаимных задолженностей в наркома­те тяжелой промышленности стала главным административным мероприятием прошлого года, она имела лишь краткосрочный эффект, и через короткий период времени отношения между кре­диторами и дебиторами вернулись к своему первоначальному со­
47 РГАЭ. Ф. 2374. Оп. 20. Д. 637.
48 РГАЭ. Ф. 2324. Оп. 20. Д. 4489. Л. 28.
49 РГАЭ. Ф. 2324. Оп. 20. Д. 4489. Л. 30.
50 В докладе, подготовленном наркомом финансов, немногим более 50 процен­тов коммерческих кредитов и около 70 процентов всей суммарной задолженности предприятий между 1932 и 1936 годами классифицировались как незаконные. «За­конность» определялась статусом платежа, при этом сильно просроченные платежи заносились в специальные картотеки, которые могли быть заморожены по желанию наркомата. Так, например, 1 января 1937 года суммарная задолженность составля­ла 3625 миллионов рублей, из них 252 миллиона рублей на счетах предприятий классифицировались как замороженные (арестованные) (Ситнин В.К. Дебиторско-кредиторская задолженность в 1935 году // РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900).
51 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900. Л. 4.
52 Ситнин В.К. Платежи в черной металлургии. С. 40.
292
стоянию53. Подобные действия Госбанка привели к сокращениям суммарной задолженности в 1937, 1938 и 1939 годах, но каждый раз они давали лишь кратковременный эффект. Согласно отчету Госбанка за 1937 год, в конце года Госбанк провел искусственную амортизацию просроченных кредитов и неоплаченных счетов поставщиков. Однако сам Госбанк признавал ненадежность по­добной амортизации, которая могла привести к увеличению за­долженности по кредитам в будущем году54.
Освобождение предприятий от долгов оказалось слишком сложным для Госбанка, так как он должен был иметь дело с участ­никами сделок, обладающими знанием местных условий. К кон­цу 1930-х годов большинство взаимозачетов проводилось через региональные или наркоматовские расчетные организации. В 1939 году 108 действующих бюро взаимных расчетов (ВВП), открытых Госбанком, осуществляли только 11 процентов всех взаимозачетов55. Возвращение права проведения взаимозачетов промышленным и местным властям стало еще одной причиной существенного ослабления централизованного контроля над опе­рациями. Однако децентрализованные взаимозачеты имели и до­стоинство, сокращая объемы рефинансирования Госбанка.
Денежные суррогаты. В отличие от современных рыноч­ных экономик, в которых средства на текущих счетах и наличные деньги взаимозаменимы, советская административно-командная экономика попыталась (вспомните перекачивание денег) про­вести четкое разграничение между наличными и безналичными деньгами. В 1930-е годы и позднее финансовые власти боялись инфляционного эффекта повышения заработной платы и соот­ветственно боролись за ограничение фондов заработной платы предприятий56. Фактически, само Политбюро было вынуждено одобрять денежные эмиссии, а председатель Госбанка и нарком финансов наказывались за то, что не смогли ограничить денеж­ные эмиссии57.
Тот факт, что количество наличных денег в обращении поч­ти удвоилось с 1932 по 1936 год, показывает, что официальные лица из Госбанка и НКФ не могли сдержать эмиссию. Очевидно,
51 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 12. Д. 332. Л. 50. 5< РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 15. Д. 325. Л. 56. 35 Davies R.W. A Short-Term Credit in the USSR. P. 23.
56 Granick D. Job Rights in the Soviet Union: Their Consequences. Cambridge: Cambridge University Press, 1987 . P. 58-60.
57 Khlevnyuk O., Davies R.W. The End of Rationing in the Soviet Union 1934-1935 // Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. № 4. P. 586-590.
293
что с ростом занятости в промышленности и увеличением зара­ботной платы в промышленности спрос на наличные увеличи­вался58. Несмотря на рост наличных денежных средств, в середи­не 1930-х годов задолженности по зарплате росли. К 1 января 1936 года невыплаты по заработной плате составили 359 милли­онов рублей, около одной пятой коммерческого долга59.
Подобно тому как рыночные экономики отвечают на нехватку денежных средств созданием суррогатов, советские предприятия и организации выпускали денежные суррогаты, чтобы смягчить задолженности по заработной плате. Денежные суррогаты еще во времена нэпа были распространены настолько, что потребовалось вмешательство со стороны властей: 29 февраля 1924 Совет труда и обороны издал специальное постановление, запрещающее всем го­сударственным, кооперативным и частным организациям, предпри­ятиям и лицам выпуск, без особого на то разрешения НКФ СССР, каких бы то ни было денежных суррогатов60. В соответствии с этим решением наркомат финансов получил право ликвидировать орга­низации, нелегально выпускающие денежные суррогаты. Централи­зация финансового управления в 1930 и 1931 годах должна была положить конец денежным суррогатам, но они не исчезли. Третьего июня 1930 года СНК выпустил специальное постановление, в соот­ветствии с которым выпуск «других платежных средств» допускал­ся только с согласия НКФ61. В отличие от постановления 1924 года, новое постановление не устанавливало никакого наказания за вы­пуск несанкционированных денежных суррогатов.
Использование денежных суррогатов достигло своего пика в 1934 и 1935 годах. Расследование, проведенное летом 1935 года, вскрыло 1340 таких случаев62. Доклад НКФ показал, что в июле и в августе 1935 года финансовые органы выделили немалые средства для борьбы с заменителями денег63. Борьба против де­нежных суррогатов усилилась после издания постановления от 31 мая 1935 года, вводившего уголовное наказание за незакон­ный выпуск ценных бумаг и денежных суррогатов. Руководство полиграфических предприятий, выполнявших заказы на денеж­
58 Holzman F. Soviet Inflationary Pressures. P. 167-188.
59 Этот подсчет был произведен в докладе, подготовленном В.К. Ситниным. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 14. Д. 900. Л. 7.
60 Денежное обращение и кредит в СССР. 1938. С. 112.
61 Там же. С. 241.
62 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 764. Л. 39.
63 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 761. Л. 22.
294
ные суррогаты, и директора магазинов, которые принимали сур­рогаты в оплату, также подлежали уголовной ответственности64.
На Урале денежные суррогаты широко использовались при рас­четах с детдомами, больницами, выдавшими их в качестве зарплаты своим работникам, которые, в свою очередь, тратили их в местных магазинах. Рабочие привыкли к бонам как к обычному средству рас­четов65. Статья в местной газете под названием «Как в Иртышском районе отменили деньги», оказавшаяся в архиве НКФ, рассказывала о том, что в Восточном Казахстане заработная плата не выплачива­лась в течение пяти-шести месяцев. В результате руководство МТС печатало боны для авансовой выплаты заработной платы. В статье приводилось высказывание одного рабочего: «Нам нужны деньги, а вместо них дают боны. Хочешь - не хочешь, а иди в столовую ку­шать сельповские помои»66. Такие боны имели широкое хождение, а некоторые даже обменивались выше номинала (например, талоны Молоковской МТС). И все-таки в основном боны обменивались по курсу ниже номинальной стоимости67.
Борьба государства с денежными суррогатами могла парали­зовать работу сектора услуг, поскольку полное согласование озна­чало, что все потенциальные денежные суррогаты, в том числе и студенческие талоны на питание, автобусные талоны или билеты в кино, должны были одобряться НКФ. В 1935 году один партий­ный руководитель предупреждал НКФ, что «трудно усмотреть в ныне действующих билетах, применяемых много лет, денежные суррогаты, и, кроме того, во многих городах старые билеты отпеча­таны в размере годовой потребности и замена билетов старого об­разца потребует расхода в несколько сот тонн бумаги»68.
Несмотря на угрозы со стороны администрации, местные суды обычно отказывались рассматривать «суррогатные» дела. Не имея возможности добиться наказания, 21 августа 1935 года СНК объявил амнистию по делам о незаконных денежных сурро­гатах, напечатанных до 31 мая текущего года. Сотрудники НКФ справедливо видели в задолженности и денежных суррогатах две стороны одной и той же медали. В обоих случаях предпри­ятия не имели ликвидных средств для проведения платежей. В первом случае задолженность накапливалась по отношению к по­ставщикам; во втором предприятия печатали денежные суррога­
64 Денежное обращение и кредит в СССР. 1938. С. 318.
65 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 764. Л. 36.
66 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 764. Л. 59.
67 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 764. Л. 73.
68 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 13. Д. 764. Л. 63.
295
ты для выплат рабочим. Руководство предприятий сталкивалось в обоих случаях с одним и тем же выбором: толерантность или банкротство. Сталкиваясь с подобной проблемой, они старались уклониться от решения. В ситуации жестких ограничений по кре­дитам предприятия предпочитали утратить платежеспособность, нежели отказаться от производства.
Государственный бюджет, экспорт и финансирование капитальных вложений
Так же как финансовые расчеты по поставкам товаров, предо­ставлению услуг и заработной плате являлись финансовым экви­валентом текущих физических операций, доходы и расходы госу­дарственного бюджета представляли собой финансовую сторону капитальных вложений физических товаров. Несмотря на то что по мере работы предприятий износ оборудования накапливался, а предприятия получали прибыль, фактически всё финансирование капитальных вложений велось из государственного бюджета по строке «расходы на народное хозяйство». В теории финансирова­ние капитальных вложений должно было следовать за планом ка­питальных вложений в натуре. Однако никаких балансов в натуре по оборудованию или строительству фактически не существовало (см. главу 4). Все планирование производилось в рублях. Несмот­ря на то что Политбюро действительно тщательно следило за ос­новными строительными объектами, планирование капитальных вложений в натуре было развито довольно слабо. СНК и Госплан утверждали титульные списки инвестиционных проектов для рас­пределения фондируемых ресурсов, и каждый инвестиционный проект должен был иметь утвержденный бюджет. Но, как было по­казано в главе 6, наркоматы и главки не спешили составлять сме­ты расходов, и множество инвестиционных проектов осуществля­лось в отсутствие расчетов себестоимости. В главе 4 описан план капитальных вложений, который обычно составлялся в рублях в разбивке по наркоматам и республикам и предоставлял этим ор­ганизациям право расходовать бюджетные финансовые средства (которые предоставляли различные инвестиционные банки) на финансирование капитальных вложений. В главе 6 мы показали, что эти инвестиционные банки и НКФ не сильно стремились осу­ществлять строгий контроль над расходами из страха быть обви­ненными в саботаже важнейших государственных проектов.
Связь между планом капитальных вложений и государствен­ным бюджетом была следующей: план капитальных вложений (и
296
титульный список) наделял наркоматы, главки и предприятия правом получать средства для финансирования капитальных вло­жений в размере, определенном планом капитальных вложений, плюс любое увеличение стоимости или минус любое снижение стоимости финансируемых проектов. В соответствии с теорией, что «деньги следуют за планом», если план капитальных вложе­ний устанавливал для всей экономики расходы на капитальные вложения в определенном размере, то это означало, что финан­сирование капитальных вложений в этом объеме автоматически должно было быть в наличии. Но в реальности этого не было.
Схемы финансирования капитальных вложений. Капиталь­ные вложения в натуре - предприятия, оборудование и материа­лы - можно разделить на импортируемые средства производства (в основном это касается оборудования) и средства производства, создаваемые внутри страны. В большинстве рыночных экономик эти два вида капитала сочетаемы, поскольку ценность импорти­руемых средств производства может быть пересчитана в нацио­нальной валюте по рыночному обменному курсу. В советской ад­министративно-командной экономике импортируемые средства производства, которые оплачивали в иностранной валюте, были жестко отделены от средств производства, созданных советскими предприятиями, за которые платили в рублях. Импортируемые средства производства должны были оплачиваться из экспортных поступлений, в то время как отечественные средства производства оплачивались из централизованного инвестиционного фонда, час­ти государственного бюджета. Таким образом, существовало две схемы финансирования капитальных вложений: одна - для им­портируемых средств производства, вторая - для советских.
Импортируемые средства производства. Советской эконо­мике 1930-х годов требовалось импортное оборудование и техно­логии для создания собственной промышленной базы. В начале 1930-х годов Советское государство импортировало 89 процен­тов всех турбин, паровых котлов и генераторов, 66 процентов всех станков69. Поскольку дефолт 1918 года лишил Советский Союз доступа к иностранным кредитам, количество импортиру­емых средств производства ограничивалось суммой экспортных поступлений. То есть импорт средств производства = экспортные поступления - импорт потребительских товаров.
69 Holzman F. Foreign Trade // Economic Trends in the Soviet Union / Ed. by A. Bergson, S. Kuznets. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1963. P. 297-298. См. также: Sutton A.C. Western Technology and Soviet Economic Development, 1917— 1930. Stanford: Hoover Institution Press, 1971.
297
Политбюро посвящало много времени обсуждению плана им­порта-экспорта. Сталин возглавлял валютную комиссию Полит­бюро, которой он руководил железной рукой. Это был один из тех редких случаев, когда Сталин взял на себя руководство рас­пределением одного из важнейших ресурсов. Главными помощ­никами Сталина в этом вопросе были нарком снабжения Мико­ян (кандидат в члены Политбюро с 1925 года, член Политбюро с 1935 года, один из немногих «старых большевиков», переживших чистки 1930-х годов), промышленные наркомы, чьи наркоматы нуждались в импортных средствах производства, и несколько чи­новников, отвечавших за импорт товаров широкого потребления. Руководимая Сталиным валютная комиссия проводила поли­тику практически стопроцентного использования иностранной валюты на приобретение средств производства, которые сама комиссия и распределяла. Страсти по поводу распределения ва­лютных средств поднимали наркомы (тяжелой промышленнос­ти, путей сообщения и другие), доказывавшие крайнюю нужду своих наркоматов в импортных средствах производства. Сталин видел свою задачу в защите общесоюзных интересов и борьбе с чрезмерными аппетитами наркомов (таких, как упорный Ор­джоникидзе): «Вопрос об использовании этих денег должен быть обсужден особо с учетом интереса государства в целом, а не толь­ко ВСНХ»70. Сталин особенно разозлился, когда Орджоникидзе вынудил Политбюро в его отсутствие одобрить крупный заказ на импортную продукцию для тяжелой промышленности:
ВСНХ пытается ограбить государственную валютную кассу из-за импорта металла, а импортированный уже для Челябстроя металл оказывается безхозяин-ным, ввиду чего разбазаривают и распродают его чуть ли не с торгов. Преступни­ки и сволочи!71
Сталин отклонял любые заявки на импорт, мотивируя тем, что эти товары должны производиться советскими предприяти­ями. Он жестко отвергал попытки использования иностранной валюты для приобретения потребительских товаров, настаивая, например, на том, что «впредь машины "Роллс-ройс" не следует импортировать»72. И что более важно, Сталин строго придержи­вался политики не импортировать хлеб:
70 Сталин и Каганович. Переписка. С. 88.
71 Там же. С. 101.
72 Там же. С. 350.
298
Импорт хлеба теперь, когда за границей кричат о недостатке хлеба в СССР, может дать только политический минус. Советую воздержаться от импорта. Яч­мень и овес надо вывезти, так как нам очень нужна валюта73.
Микоян, ответственный за заготовки и экспорт сельхозпро­дукции, вызывал гнев Сталина своими неоднократными просьба­ми понизить задания по заготовкам и экспорту. Каганович писал Сталину 30 августа 1931 года: «В экспортном плане на сентябрь был горячий спор о размерах хлебного экспорта. Микоян, Яков­лев требовали уменьшения плана...»74 Подобные ведомственные действия Микояна вызвали гневную реакцию Сталина: «Из тре­тьего пункта телеграммы Микояна видно, что бюрократическому самомнению Наркоснаба нет пределов»73. Несомненно, работа Микояна по форсированию хлебозаготовок была жизненно важ­ной, поскольку зерно являлось основным источником иностран­ной валюты. Политбюро разбивало хлебозаготовительные планы по регионам и месяцам и тщательно следило за их выполнением, иногда получая отчеты о ходе хлебозаготовок каждые пять дней76. Вопросы экспорта нефти также занимали существенную часть времени Политбюро77. Когда возникла угроза невыполнения пла­на по добыче бакинской нефти, в Политбюро забили тревогу78. Сталинская валютная комиссия жестко контролировала выпол­нение экспортно-импортного плана. Лишь немногие потреби­тельские товары просачивались через сталинскую сеть.
Советские средства производства. Советские средства про­изводства финансировались за счет доходов госбюджета (или за счет денежных эмиссий) по следующей формуле: капитальные товары отечественного производства = доходы государственного бюджета - расходы по другим статьям + денежные эмиссии79.
Так же как импорт потребительских товаров означал соответ­ственное уменьшение импорта средств производства, расходы по другим статьям государственного бюджета ограничивали объем финансирования советских средств производства. Капитальные вложения финансировались из поступлений государственного
73 Сталин и Каганович. Переписка. С. 462.
74 Там же. С. 74.
75 Там же. С. 62.
76 Там же. С. 509.
77 Там же. С. 309.
78 Там же. С. 312.
79 В данной формуле не учитывается принудительная покупка населением госу­дарственных облигаций, прием, широко использовавшийся в 1930-е годы и позднее.
299
бюджета, не потраченных на другие нужды, такие, как обществен­ное потребление, оборона или государственный аппарат, или, если так решало Политбюро, капитальные вложения финансировались за счет денежных эмиссий. Сталин четко обобщил эту существо­вавшую формулу на заседании Политбюро 25 декабря 1947 года:
Товарищ Сталин, выслушав зампредов председателя Совета министров, ска­зал: «План очень раздут и нам не по силам [здесь и ниже курсив автора]. Надо установить план [инвестиций] в 40 млрд. руб. вместо наметки в 60 млрд. руб. Мы должны иметь в виду, что на снижении цен и отмене карточек государство поте­ряло 50 млрд. руб.80
То есть при установлении лимитов капитальных вложений Сталин руководствовался наличием финансовых средств! Он не устанавливал изначально лимиты капитальных вложений, чтобы потом уже искать под них необходимые средства.
В борьбе вокруг составления бюджета принимал участие це­лый ряд организаций. Работа наркомата финансов (ни один нар­ком финансов, включая Гринько, при Сталине не был членом Политбюро) заключалась в том, чтобы контролировать государст­венные доходы и денежные эмиссии для решения задачи удер­жания стоимости рубля и сохранения сбалансированности госу­дарственного бюджета81. Взаимоотношения между расходами на потребление/инвестиции имели несколько аспектов. Во-первых, низкие цены на товары широкого потребления уменьшали по­ступления в силу меньших поступлений от налогов на товарообо­рот, а дотации на товары первой необходимости, такие, как хлеб, составляли неинвестиционные расходы. Во-вторых, чем больше государство тратило на общественный сектор (образование и здравоохранение), тем меньше ресурсов оставалось для инвести­ций. Борьба за бюджет, когда строительные проекты и расходы на оборудование противостояли зарплате врачей, расходам на обра­зование и дотациям на розничные цены, нашла свое отражение, например, в обмене репликами между Ждановым и Гринько на заседании комиссии Политбюро 29 апреля 1934 года. Жданов предложил повысить зарплату медперсоналу: «Если мы возьмем на свое попечение ту группу врачей, которая и туда и сюда, то ре­
80 Конспект заседания одного из советских высших экономических чиновников, Малышева. Цитируется по: Хлевнюк О.В. Советская экономическая политика на рубеже 1940-1950-х годов и «дело Госплана». Рабочий доклад. Флоренция, март 2000. С. 7-8.
81 Tikhonov A., Gregory P. Central Planning and Unintended Consequences. P. 1017-1039.
300
зультатов от прибавки у нас не получится. Поэтому мы должны выделить наиболее ударные категории - сельских врачей, руко­водителей больниц, эпидемических врачей и врачей некоторых остродефицитных специальностей и поставить вопрос о повыше­нии материального уровня в отношении именно этих категорий». Гринько однозначно ответил: «Надо считать исключенным какой бы то ни было проект, который мог бы стоить 345 миллионов рублей в текущем году... Мы зарплату никому не повышаем, если мы делаем исключение, то только в небольшом масштабе»82.
Таблица 9.3. Государственный бюджет на вторую пятилетку, 1933-1937 (в миллиардах рублей)_
 
Доходы 1933* 1937'   
Налог на прибыль 6,6 72,9   
Налог с товарооборота 19,6 216,1   
Прочие налоги с организаций 7,6 39,0   
Амортизация 2,0 20,2   
Налоги с населения 8,2 44,6   
Другое 0,6 17,7   
Поправка на снижение цен 0 -55,0   
Всего: 44,6 355,5   
Расходы   
Расходы на народное хозяйство 30,2 211,4   
Расходы на социальную и культурную сферу 9,5 75,4   
Расходы на государственный аппарат и оборону 2,5 19,0   
Выплаты по государственному долгу 1,0 10,0   
Другое 1,4 15,7   
Резерв 0 14,0   
Всего: 44,6 355,5  
" 1933 - исполненный бюджет. 6 1937 - запланированный бюджет.
Источник: Zaleski Е. Stalinist Planning for Economic Growth 1933-1952. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1980. P. 138.
В таблице 9.3 приведен государственный бюджет на вторую пятилетку, 1933-1937 годы. Налоги с товарооборота вместе с при­былью, получаемой от разницы цен, по которым государственная торговая сеть приобретала товары и которые платили потребители,
82 Сталинское Политбюро в 30-е годы / Сост. О.В. Хлевнюк и др. М.: АИРО-ХХ, 1995. С. 49.
301
составляли большую часть поступлений. Если бы розничные цены были понижены, сократились бы и поступления налогов с товаро­оборота83. При исчислении налога на прибыль учитывалась главным образом разница между оптовой ценой и себестоимостью. Соответст­венно любое снижение издержек привело бы к росту поступлений от налогов с прибыли. Таблица 9.3 показывает, что две трети государст­венного бюджета использовались для финансирования народного хозяйства (на капитальные вложения и краткосрочные кредиты).
Сталин, нарком финансов и председатель Госбанка понимали, что если государственные расходы превысят доходы, то придется прибегнуть к денежным эмиссиям, которые поставят под угрозу «стабильность рубля» (стабильность цен внутреннего рынка). Этот факт получил отражение в сообщении Кагановича Сталину от 17 июля 1932 года:
Я Вам послал записку Гринько о финансовом положении. Сейчас это уже становится перед нами как вопрос сегодняшнего дня. Положение сейчас доволь­но затруднительное. Потребность в дензнаках растет с каждым днем и доходит до спроса 150-160 мил. в день, а возможность удовлетворения 30 - 40, макси­мум 50 миллионов руб. Уже образовывается задолженность по зарплате. Гринь­ко ставит вопрос о сокращении ассигнований на капитальное строительство на V/2 м[иллиар]да рубл., т. Молотов считал возможным 1 миллиард. Я лично ду­маю, что во 1-х нам необходимо не провозглашать новых курсов механического сокращения, а практически, конкретно пойти от треста к тресту, сопоставлять фи­нансовые ассигнования с фактическим отпуском стройматериалов и добиться та­ким образом без затяжки сокращения пока миллионов на 50084.
В четвертой главе речь шла о трудном выборе между потребле­нием и инвестициями. Большие объемы инвестиций означали боль­ший основной капитал, но меньше потребления и, как следствие, уменьшали заинтересованность рабочих в труде и интенсивность их трудовых усилий. Мы рассматривали этот выбор в терминах ин­тенсивности трудовых усилий, реальной заработной платы и инвес­тиций. Эта глава показывает, что каждый физический компромисс означал также и финансовый компромисс. Борьба между дотаци­ями на социальный сектор, зарплатой врачей, расходами на школы и капитальными вложениями - это другая сторона борьбы между физическим потреблением и капитальными вложениями в натуре.
83 В частности, таблица 9.3 показывает поправку на снижение цен в размере 55 миллиардов рублей, которые нужно вычесть из доходов бюджета 1937 года.
84 Сталин и Каганович. Переписка С. 230.
302
-Or2
-0,3 J-1
1929   1930   1931   1932   1933   1934   1935   1936   1937   1938
Рис. 9.4. Годовые темпы роста денежной массы и цен на средства производства, 1929-1938
Источник: Tikhonov A., Gregory P. Central Planning and Unintended Consequences: Creating the Soviet Financial System, 1930-1939 // Journal of Economic History. 2000. Vol. 60. № 4. P. 1017-1040.
В четвертой главе также было показано, что рост инвестиций сопровождался ростом цен на средства производства. Этот фено­мен можно рассматривать как результат войны цен. Используемая бюджетная формула создавала финансовую связь: рост доходов бюджета от налогов с оборота и прибыли зависел от снижения се­бестоимости выпускаемой продукции, что требовало повышения производительности труда. Если производительность снизится (или будет расти медленнее, чем предусмотрено планом), себестои­мость увеличится, доходы от налогов упадут, и возникнет замкну­тый круг. Если рост капитальных вложений вызовет снижение производительности труда, поступления в бюджет уменьшатся, и будет меньше средств для финансирования капиталовложений.
Бюджетная формула также показывает, что если капитальные вложения будут финансироваться за счет бюджетного дефицита, из денежных эмиссий, то рост денежной массы может привести к избыточному спросу на капитальные вложения и взвинтить цены на средства производства. Как предупреждал Сталин в 1947 году: «Если мы раздуем капстроительство, то на рынке появятся лишние деньги и обесценятся»85. Рис. 9.4 показывает, что на практике объ­
85 Конспект заседания Политбюро одного из советских высших экономических чиновников, Малышева. Цитируется по: Хлевнюк О.В. Советская экономическая политика на рубеже 1940-1950-х годов и «дело Госплана». С. 7-8.
303
ем денежной массы действительно зависел положительно от цен на средства производства, по крайней мере до 1934-1935 годов.
Выводы
Если правда, что «деньги - корень всех бед», то администра­тивно-командная экономика представляла наилучшие возможнос­ти либо совсем избавиться от денег, либо поставить их на службу обществу. Несмотря на то что марксисты-утописты попытались полностью избавиться от денег в годы военного коммунизма (1918-1921), позднее их усилия были направлены на то, чтобы поставить деньги на службу плану. Деньги, вместо того чтобы ви­деть в них источник зла, попытались использовать для обеспече­ния - с помощью «контроля рублем» - повсеместного выполне­ния плановых заданий. Такая система казалась работоспособной. Товары можно проще посчитать в рублях, нежели в натуре, и дик­татор мог в законодательном порядке учредить единый центр рас­четов, государственный банк-монополист, который проводил бы все операции.
Один из законов бухгалтерского дела заключается в том, что каждая транзакция физических товаров должна находить свое от­ражение в эквивалентной транзакции финансовых активов, либо явной, либо неявной, и здесь советская административно-команд­ная экономика не была исключением. По сути, этот закон лежал в основе «контроля рублем»: контролируя транзакции финансо­вых активов, вы одновременно контролируете и транзакции фи­зических товаров. Однако то, что казалось простым в теории, на практике оказалось намного сложнее. План в натуральных пока­зателях не был детальным, и, следовательно, финансовые органы не могли сравнивать каждую транзакцию финансовых активов с плановым заданием. Однако самая большая опасность скрыва­лась за способностью системы самовосстанавливаться, что вело к тому, что не план, а ликвидные средства производителя (на­личные, безналичные, кредиты) определяли его спрос на ресур­сы. Именно по этой причине, для развития реальной экономики, финансовые власти столь яростно боролись за ограничение пред­ложения денег и кредита. На протяжении всех 1930-х годов уси­лия Госбанка и НКФ ограничить предложение денег и кредита раз за разом терпели фиаско. Ликвидные средства всегда превы­шали реальные товары и услуги. Во время нэпа рост ликвидных средств происходил в основном за счет неофициальных кредитов. В 1930-е годы власти потратили немало сил на борьбу с неофици-
304
альными кредитами, и эти усилия привели к некоторым успехам. Несмотря на то что предприятия продолжали кредитовать друг друга, объемы неофициальных кредитов, по крайней мере, не уве­личивались. Главной причиной утраты контроля над деньгами и кредитом было отсутствие «жестких» бюджетных ограничений. Финансовые органы, так же как и плановики физического произ­водства, не могли навязать «жесткие» бюджетные ограничения. По общему мнению, предприятие, которое было банкротом и про­изводило сталь с колоссальными убытками, было всё же лучше, нежели закрытое предприятие, которое вообще не производило стали. Для того чтобы держать такие предприятия на плаву, дол­жен был существовать кредитор последней инстанции, и эта роль досталась Госбанку. В конечном итоге Госбанк должен был выда­вать кредиты для того, чтобы неплатежеспособные предприятия могли продолжать работать.
История финансирования капитальных вложений также под-
! тверждает тот факт, что даже административно-командная система
не может избежать финансовых реалий. В любой экономике объем физических инвестиций должен быть равен суммарным сбереже­ниям. Поскольку в распоряжении государства находились практи­чески все сбережения, объем физических инвестиций был соответст­венно ограничен объемом накоплений в госбюджете. Финансовая
! действительность была такова, что, если диктатор хотел увеличить
1 физические инвестиции на 50 процентов в текущем году, объем ин-
вестиционных фондов в госбюджете также должен был быть уве­личен на 50 процентов, за счет расходов на оборону, дотаций на по­требление, расходов на образование или здравоохранение.
i В этой главе мы еще раз обратились к вновь и вновь возника-
ющей теме: формальные правила не выдерживают реальности производства. Идея диктатора была не нова: если все деньги и кре­диты имеют один источник, Госбанк, диктатор может контроли­ровать вертикальные операции. Но в то же время, для того чтобы выполнить свой план, производителям было нужно больше денег и кредитов, чем Госбанк был готов предоставить. Следовательно, они придумывали свои собственные платежные средства (суррогаты) и свои кредиты (коммерческие кредиты). Финансовые власти имели некоторый успех в вопросе осуществления контроля над горизон­тальными финансовыми отношениями. Хотя они не смогли пол­ностью ликвидировать коммерческие кредиты, они сумели предот­вратить их дальнейший рост. Денежные суррогаты, досаждавшие властям, составляли несущественную долю наличных денег.
Глава 10
КРАХ СОВЕТСКОЙ АДМИНИСТРАТИВНО-КОМАНДНОЙ экономики
Экономический рост советской административно-командной экономики оставался положительным вплоть до 1989 года. От­рицательные темпы роста после 1989 года свидетельствовали об экономическом крахе системы1. Несмотря на то что послевоенный период начался для Советского Союза с высоких темпов экономи­ческого роста (которые соответствовали темпам роста большинства европейских стран и уступали только экономическому чуду Герма­нии и Японии), после 1970 года темпы роста в Советском Союзе стали постепенно снижаться. Рис. 10.1 показывает крайне невы­сокие темпы советского экономического роста после 1960-х годов, тогда как экономический рост в западных индустриальных держа­вах, замедлившийся в связи с энергетическим кризисом середины 1970-х - начала 1980-х, позднее вновь пришел в норму, не обнару­живая каких-либо признаков долговременного спада. Тревогу совет­ского руководства вызывало колебание темпов экономического рос­та, несмотря на быстрый рост основных фондов, сравнимый разве что с темпами роста основных фондов в Японии, экономика которой развивалась в три раза быстрее (рис. 10.2). Другая угроза заключа­лась в том, что реформы в Китае, начавшиеся в 1979 году, привели к бурному экономическому развитию этой страны. Продолжение этой тенденции означало постепенное сокращение доли Советского Со­юза в мировом производстве, снижение его относительной военной мощи.
Судьбоносное решение в пользу радикальной экономической реформы не было навязано явным развалом экономики. Партий­ная элита была в целом удовлетворена положением дел, да и на­селение СССР не выражало открытого недовольства. Админист­ративно-командная система накануне радикальных изменений была «неэффективна, но стабильна»2. По прогнозам Госплана,
1 Directorate of Intelligence. Handbook of Economic Statistics, 1991. Washington, D.C., 1991. P. 37.
2 Ellman M, Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. Armonk, N.Y.: Sharpe, 1998. P. 13.
306
к 2000 году темпы роста должны были составить 3 процента в год3. Спад советских темпов роста при ускорении экономичес­кого роста в Китае и странах Юго-Восточной Азии и заметном оживлении экономики Соединенных Штатов вызывал тревогу, но это не до конца объясняет, почему нужно было предпринимать те роковые шаги, которые в конечном итоге привели к крушению системы.
Рис.
СССР США  Германия Франция Италия Великобритания ЯпонияКитап
10.1. Рост ВВП в Советском Союзе и других странах
о
I
 
  
ив   
_§Щ -   
li н 1 1 Л I   
 
'1950-60 1960-85
СССР       США       Германия     Франция Италия
Великобритания
Рис. 10.2. Рост основных фондов в Советском Союзе и странах Запада
3 Ellman М., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. P. 91.
307
Глава 10
КРАХ СОВЕТСКОЙ АДМИНИСТРАТИВНО-КОМАНДНОЙ экономики
Экономический рост советской административно-командной экономики оставался положительным вплоть до 1989 года. От­рицательные темпы роста после 1989 года свидетельствовали об экономическом крахе системы1. Несмотря на то что послевоенный период начался для Советского Союза с высоких темпов экономи­ческого роста (которые соответствовали темпам роста большинства европейских стран и уступали только экономическому чуду Герма­нии и Японии), после 1970 года темпы роста в Советском Союзе стали постепенно снижаться. Рис. 10.1 показывает крайне невы­сокие темпы советского экономического роста после 1960-х годов, тогда как экономический рост в западных индустриальных держа­вах, замедлившийся в связи с энергетическим кризисом середины 1970-х - начала 1980-х, позднее вновь пришел в норму, не обнару­живая каких-либо признаков долговременного спада. Тревогу совет­ского руководства вызывало колебание темпов экономического рос­та, несмотря на быстрый рост основных фондов, сравнимый разве что с темпами роста основных фондов в Японии, экономика которой развивалась в три раза быстрее (рис. 10.2). Другая угроза заключа­лась в том, что реформы в Китае, начавшиеся в 1979 году, привели к бурному экономическому развитию этой страны. Продолжение этой тенденции означало постепенное сокращение доли Советского Со­юза в мировом производстве, снижение его относительной военной мощи.
Судьбоносное решение в пользу радикальной экономической реформы не было навязано явным развалом экономики. Партий­ная элита была в целом удовлетворена положением дел, да и на­селение СССР не выражало открытого недовольства. Админист­ративно-командная система накануне радикальных изменений была «неэффективна, но стабильна»2. По прогнозам Госплана,
1 Directorate of Intelligence. Handbook of Economic Statistics, 1991. Washington, D.C., 1991. P. 37.
2 Ellman M., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. Armonk, N.Y.: Sharpe, 1998. P. 13.
306
к 2000 году темпы роста должны были составить 3 процента в год3. Спад советских темпов роста при ускорении экономичес­кого роста в Китае и странах Юго-Восточной Азии и заметном оживлении экономики Соединенных Штатов вызывал тревогу, но это не до конца объясняет, почему нужно было предпринимать те роковые шаги, которые в конечном итоге привели к крушению системы.
СССР США  Германия Франция Италия Великобритания ЯпонияКитап
Рис. 10.1. Рост ВВП в Советском Союзе и других странах
■1950-60 ■1960-85
СССР       США       Германия     Франция Италия Японке
Великобритания
Рис. 10.2. Рост основных фондов в Советском Союзе и странах Запада
3 Ellman М., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. P. 91.
307
По иронии судьбы, именно традиция, установленная Сталиным, сделала реформы возможными. Михаил Горбачев, занявший пост Генерального секретаря в возрасте пятидесяти четырех лет, был первым молодым генсеком со времен Сталина, ставшего им в сорок три года. Хрущев и Брежнев занимали пост Генерального секретаря, когда им было почти по шестьдесят. Горбачев был избран Генераль­ным секретарем на пленуме ЦК КПСС в марте 1985 г. как лидер со свежими идеями. Его советники утверждали, что административ­но-командную систему можно спасти, если провести относительно незначительные изменения, такие, как открытие экономики для Запада, наделение предприятий большими полномочиями и огра­ничение власти бюрократии. Никто не рекомендовал проводить фундаментальные изменения. Реформа Горбачева, известная как перестройка, была, в общем, аналогична реформам в Китае, но ее нужно было осуществлять в стране с гигантскими промышленны­ми предприятиями и долгой традицией коллективного сельского хозяйства. Стареющие партийные лидеры в основном были против радикальной реформы (в Политбюро у Горбачева было только три сторонника), но Генеральный секретарь обладал высшей властью. Скептически настроенные партийные лидеры приняли перестройку с глухим протестом. Многие приняли принудительное отправление на пенсию практически без возражений4. Последующие действия Горбачева привели бы Сталина в ужас: диктатор собственноручно запустил процесс, который привел к развалу не только админист­ративно-командной системы, но и самой партии. Смертельный враг вышел из рядов партии!
Несмотря на недостатки, которые были очевидны с самого на­чала, административно-командная система оказалась довольно стабильной и неизменной. Попытки внести в нее элементы рынка неизменно терпели неудачу. Каждая последующая реформа со­стояла из свежеразогретых идей предыдущих эпох. Длинная цепь административных перестановок не дала никаких результатов. Мероприятия по превращению плановой системы в более «на­учную» при помощи введения технических норм, компьютеров и математической экономики также не привели к каким-либо улуч­шениям. Наиболее многообещающий подход - позволить пред­приятиям принимать больше самостоятельных решений - был предложен еще в 1931 году наркомом тяжелой промышленности
4 Ellman М., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. Chapter 2; Boldin V. Ten Years That Shook the World: The Gorbachev Era as Witnessed by His Chief of Staff. New York: Basic Books, 1994. Chapters 2-3.
308
Орджоникидзе5. Те же самые идеи всплыли в 1961 году в предло­жениях Либермана о проведении реформ и были частично вопло­щены в косыгинской реформе 1965 года. Те же принципы легли в основу перестройки, начатой Горбачевым в 1985 году.
Несмотря на то что идеи эти были не новы, Горбачев отличался от своих предшественников желанием подавить сопротивление ре­формам. Горбачев верил в то, что умеренные реформы смогут вы­свободить «скрытые резервы», как обещали его советники, если бюрократическая оппозиция будет подавлена. Горбачев провел два изменения, которые, по сути, и разрушили систему. Закон «О госу­дарственном предприятии», принятый в июле 1987 года, освобо­дил предприятия от опеки министерств, оставив, правда, последним определенный административный контроль. С принятием закона о предприятиях промышленные министерства и региональное руко­водство более не контролировали предприятия. Конец руководящей роли партии наступил в сентябре 1988 года, когда Политбюро при­няло резолюцию, упразднявшую отраслевые отделы ЦК, «отделив партию от народного хозяйства»6. Два столпа административного распределения ресурсов - министерская опека предприятий и вме­шательство партийных чиновников - были ликвидированы, но ни­какого альтернативного механизма распределения ресурсов создано не было. Цены по-прежнему устанавливались государственными органами; собственность всё так же принадлежала государству. Гор­бачев создал худшее, что можно было придумать, - безголового мон­стра, потерявшего ориентацию. Оставленный на произвол судьбы, этот монстр топтался во тьме, не направляемый ни министерствами, ни рынком. Экономика оказалась в состоянии свободного падения, консервативные силы попытались осуществить неудавшийся пере­ворот, и Советский Союз закончил свое существование, а на его мес­те возникло пятнадцать независимых государств.
5 Предложение Орджоникидзе выходило далеко за рамки дозволенных Стали­ным дискуссий. Позднее на это предложение был наклеен ярлык «правого оппорту­низма», а Орджоникидзе уволил либерального редактора газеты НКТП. В 1934 и 1935 годах Орджоникидзе продолжил свои административные эксперименты, пытаясь перевести в металлургической промышленности небольшие производ­ственные подразделения на хозрасчет, сокращая дотации, уменьшая вмешательство со стороны главков и наркоматов и позволяя руководству принимать решения по подбору персонала. Подробнее см.: Khlevnyuk О. The People's Commissariat of Heavy Industry// Decision Making in the Stalinist Command Economy, 1932-1937 / Ed. by E.A. Rees. London: MacMillan, 1997. P. 109-111.
6 Beliik Y. Changesin the Central Committee Apparatus// Ellman M., Kontorovich V. The Destruction of the Soviet Economic System. P. 166-167.
309
Падение темпов экономического роста: причины
Экономический спад стал горькой пилюлей для советского руководства. Поколения советских лидеров говорили о превос­ходстве советской системы, основываясь на утверждениях о бур­ном экономическом росте, который в конечном итоге «похоронит Запад». Экономический рост представлял для таких разговоров наиболее благоприятную почву. Оперативные планы были при­званы обеспечить скорее увеличение физического выпуска про­дукции, нежели её эффективное производство или высокое ка­чество (см. главу 8). Наиболее эффективным был контроль над объемами производства, а не над качеством произведенной про­дукции или её себестоимостью (см. главу 7). Более того, темпы советского экономического роста могли быть завышены в силу существовавших методик их подсчета7.
Эта монография описывает период начиная с 1930-х годов и заканчивая 1952 годом, годом принятия «последней» сталинской пятилетки8. Следовательно, она описывает, возможно, наиболее благоприятный для административно-командной системы пери­од, когда слаборазвитая страна шла к своей четко обозначенной цели - форсированной индустриализации. Основные недостат­ки заключались в том, что системе приходилось эксперименти­ровать с новыми учреждениями, а системы планирования и кон­троля были примитивнее, чем в более поздний период. И тем не менее, основные черты системы сложились довольно быстро и оставались на удивление неизменны вплоть до конца 1980-х го­дов. Таким образом, возможно, причины экономического спада в поздний период существования системы можно обнаружить еще на ее раннем этапе. Эта книга описывает «иерархическую дикта­туру» (nested dictatorship), возглавляемую диктатором (Стали­ным или Политбюро), но которая при этом включала в себя сот­ни или тысячи мини-диктаторов. В этой иерархической системе каждый начальник был для своего подчиненного «диктатором»; каждый подчиненный имитировал действия своего «диктатора» на более низком уровне.
310
Сложность системы. Для рыночной экономики нет каких-либо свидетельств того, что ее возрастающая сложность, выра­жающаяся в количестве видов продукции и технологий, числе фирм, делает ее менее эффективной. По отношению к админист­ративно-командным системам, однако, Мизес и Хайек утвержда­ли, что они сталкиваются с проблемой экономического расчета, которая по мере усложнения системы становится более острой. Административной экономикой, состоящей из нескольких ми­нистерств, которые производят небольшое количество товаров по технологиям первого поколения, управлять легче, чем более сложной системой, в которую она будет постепенно превращать­ся. В самом деле, советским народным хозяйством первоначально руководили три промышленных наркомата (которые сами опре­деляли свою структуру), а также наркоматы снабжения и путей сообщения. К началу Второй мировой войны число наркоматов выросло уже до сорока, помимо этого существовало множество местных органов власти. В 1953 году центром планировалось ме­нее десяти тысяч показателей9; к середине 1980-х таких показа­телей было уже пятьдесят тысяч10. Административно-командная экономика в 1985 году была более сложной, нежели в 1930 году. В рыночных экономиках проблема возрастающей сложности ре­шается рынком с помощью специализации информации. Демо­кратические рыночные экономики допускают существование ги­гантских национальных и международных концернов, которые могут интернационализировать процесс принятия экономичес­ких решений, и позволяют им сосредотачивать в своих руках гро­мадную экономическую власть.
Наше исследование показывает, что диктатор боялся концент­рации экономической власти и последовательно осуществлял по­литику дробления органов управления экономикой (см. главу 7). При существовавшей системе, поощрявшей снабжение в первую очередь «своих» производственных единиц и пренебрежение по­ставками «чужим» организациям, ресурсы не могли распределять­ся наиболее рациональным образом. Предприятия заменяли не­надежную систему снабжения горизонтальными сделками и, что случалось еще чаще, самоснабжением. В современных экономичес­ких системах экономический рост происходит на основе специали­зации и децентрализации по мере их развития. В Советском Сою­зе, напротив, экономика по мере развития деспециализировалась.
311
10 Ellman M., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. P. 109.
Рыночные экономики развиваются в ходе «созидательного раз­рушения» (creative destruction)11. По мере изменения технологий и вкусов создаются новые отрасли промышленности, а старые разру­шаются. Так, например, в Соединенных Штатах список крупнейших фирм обновляется в течение нескольких десятилетий. Структура советской промышленности, наоборот, оставалась в замороженном состоянии в течение длительного периода времени. Крупнейшие производители транспортных средств в 1933 году продолжали оста­ваться крупнейшими производителями транспортных средств и в 1989 году. Нахождение административных «балансов» было про­цессом настолько сложным и занимающим такое количество вре­мени, что плановики не могли отклониться от уже существовавшего равновесия. Когда в начале 1930-х годов СССР начал производить собственные автомобили и грузовики, разные организации высту­пали за различное распределение транспортных средств. После того как транспортные средства были распределены в первый раз, в ос­новном в силу сиюминутных причин и политических соображений, в дальнейшем они распределялись «в соответствии с практикой пре­дыдущих лет». Это означает, что план каждого следующего года был фактически планом предыдущего года, в который были внесены некоторые минимальные изменения (см. главу 8.). В 1980-е годы, когда производитель сварочных изделий пожелал минимизировать издержки, используя более тонкие металлы, он получил следующий официальный ответ: «Мне безразлична новая технология. Просто делайте так, чтобы всё оставалось, как есть»12.
Возрастающая сложность экономики не представляет пробле­мы в рыночных экономических системах. Некоторые новейшие тео­рии развития, например эндогенная теория развития (endogenous growth theory), предполагают, что внедрение инновационных тех­нологий на более раннем этапе облегчает реализацию дальнейших инноваций и изменений; следовательно, темпы роста должны воз­растать, а не замедляться. Административно-командная система, несомненно, показала противоположный результат.
Принятие решений по капитальным вложениям. Закон убывающей отдачи имеет универсальную силу. Если один фак­тор производства, такой, как капитал, растет быстрее, чем другие факторы, в конечном счете доходность на единицу этого фактора снижается при прочих равных условиях. Даже если руководители делают правильный выбор о распределении и объеме инвестиций,
312
12 Ellman M., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. P. 49.
заместить капитал трудом становится все сложнее в силу умень­шения количества проектов, дающих высокий доход13. Четвертым столпом административно-командной экономики было ускорен­ное накопление капитала. Рис. 10.2 показывает, что советские ос­новные фонды увеличивались относительно быстрыми темпами вплоть до самого конца советского периода. В относительно бед­ной стране, какой был Советский Союз в 1930-е годы, мы можем ожидать, что решения должны были приниматься в пользу про­ектов, дающих более высокие нормы прибыли, и прямых инвес­тиций. Совершенно очевидно, что развивающаяся страна долж­на строить заводы, которые производят сталь, бетон, тракторы и станки. По мере того как экономика становится более развитой, выбор между альтернативными технологиями становится все бо­лее сложным. Снижающаяся отдача не означает, что экономика приговорена к сокращению темпов экономического развития. В Японии ускоренное накопление капитала произошло за полвека до сокращения темпов экономического роста.
,5
Рис. 10.3. Промышленное производство, промышленный капитал и фондоотдача в СССР
Капитальные вложения были одним из тех немногих воп­росов, решения по которым диктатор, либо Сталин, либо По­литбюро, принимал лично. Предпочтения плановиков находили свое отражение в программе капиталовложений, которая состоя­ла из инвестиционного бюджета, его финансирования и титуль-
313
Рыночные экономики развиваются в ходе «созидательного раз­рушения» (creative destruction)11. По мере изменения технологий и вкусов создаются новые отрасли промышленности, а старые разру­шаются. Так, например, в Соединенных Штатах список крупнейших фирм обновляется в течение нескольких десятилетий. Структура советской промышленности, наоборот, оставалась в замороженном состоянии в течение длительного периода времени. Крупнейшие производители транспортных средств в 1933 году продолжали оста­ваться крупнейшими производителями транспортных средств и в 1989 году. Нахождение административных «балансов» было про­цессом настолько сложным и занимающим такое количество вре­мени, что плановики не могли отклониться от уже существовавшего равновесия. Когда в начале 1930-х годов СССР начал производить собственные автомобили и грузовики, разные организации высту­пали за различное распределение транспортных средств. После того как транспортные средства были распределены в первый раз, в ос­новном в силу сиюминутных причин и политических соображений, в дальнейшем они распределялись «в соответствии с практикой пре­дыдущих лет». Это означает, что план каждого следующего года был фактически планом предыдущего года, в который были внесены некоторые минимальные изменения (см. главу 8.). В 1980-е годы, когда производитель сварочных изделий пожелал минимизировать издержки, используя более тонкие металлы, он получил следующий официальный ответ: «Мне безразлична новая технология. Просто делайте так, чтобы всё оставалось, как есть»12.
Возрастающая сложность экономики не представляет пробле­мы в рыночных экономических системах. Некоторые новейшие тео­рии развития, например эндогенная теория развития (endogenous growth theory), предполагают, что внедрение инновационных тех­нологий на более раннем этапе облегчает реализацию дальнейших инноваций и изменений; следовательно, темпы роста должны воз­растать, а не замедляться. Административно-командная система, несомненно, показала противоположный результат.
Принятие решений по капитальным вложениям. Закон убывающей отдачи имеет универсальную силу. Если один фак­тор производства, такой, как капитал, растет быстрее, чем другие факторы, в конечном счете доходность на единицу этого фактора снижается при прочих равных условиях. Даже если руководители делают правильный выбор о распределении и объеме инвестиций,
312
12 Ellman M., Kontorovich V. Destruction of the Soviet Economic System. P. 49.
заместить капитал трудом становится все сложнее в силу умень­шения количества проектов, дающих высокий доход13. Четвертым столпом административно-командной экономики было ускорен­ное накопление капитала. Рис. 10.2 показывает, что советские ос­новные фонды увеличивались относительно быстрыми темпами вплоть до самого конца советского периода. В относительно бед­ной стране, какой был Советский Союз в 1930-е годы, мы можем ожидать, что решения должны были приниматься в пользу про­ектов, дающих более высокие нормы прибыли, и прямых инвес­тиций. Совершенно очевидно, что развивающаяся страна долж­на строить заводы, которые производят сталь, бетон, тракторы и станки. По мере того как экономика становится более развитой, выбор между альтернативными технологиями становится все бо­лее сложным. Снижающаяся отдача не означает, что экономика приговорена к сокращению темпов экономического развития. В Японии ускоренное накопление капитала произошло за полвека до сокращения темпов экономического роста.
Рис. 10.3. Промышленное производство, промышленный капитал и фондоотдача в СССР
Капитальные вложения были одним из тех немногих воп­росов, решения по которым диктатор, либо Сталин, либо По­литбюро, принимал лично. Предпочтения плановиков находили свое отражение в программе капиталовложений, которая состоя­ла из инвестиционного бюджета, его финансирования и титуль­
313
ного списка инвестиционных проектов. Решение о том, сколько средств нужно инвестировать, рассматривалось более тщатель­но, чем большинство других экономических решений, а цель диктатора заключалась в максимизации инвестиций в каждом конкретном году, т.е. это была более примитивная цель, нежели максимизация инвестиций в долгосрочной перспективе (см. гла­ву 4). Для принятия этого решения диктатор использовал данные о настроениях среди рабочих, доступных финансах и реальных инвестиционных ресурсах. Решения диктатора о распределении инвестиций в 1930-е годы показывают, какое распределение ре­сурсов он считал наилучшим. Рис. 10.3 показывает, что темпы прироста промышленного капитала были чрезвычайно высоки в течение всего советского периода, но особо быстрый рост про­изошел в начале индустриального скачка. Прибыль с этих первых инвестиций, тем не менее, была относительно невелика, учиты­вая, что капитал увеличивался со скоростью, на 3 процента пре­вышавшей темпы роста производства. Только в период «золотого роста» 1950-х годов промышленное производство росло такими же темпами, как и основной капитал.
В рыночных экономиках в период индустриализации нормы прибыли были выше (производство увеличивалось с такой же скоростью, что и основной капитал, или даже быстрее), чем нор­мы прибыли в Советском Союзе в начале индустриализации14. Правдоподобным объяснением низких темпов роста представля­ется принятие неверных решений по капитальным вложениям. Если это объяснение верно, то винить в низких темпах роста надо диктатора, так как именно он принимал решения по инвестици­ям. Временами диктатор принимал экономически обоснованные решения, например, такие, как приоритет на снижении стоимости строительства в ходе сооружения Беломорканала15. В 1925 году Сталин отклонил дорогостоящий проект металлургического комплекса Днепрострой и поддержал альтернативный проект, стоивший одну треть от стоимости Днепростроя16, несмотря на мощное лоббирование первого. Сталин следовал экономической
314
16 Lih L. et al. Stalin's Letters to Molotov, 1925-1936. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1995. P. 87-91.
логике, ограничивая деструктивную практику принятия боль­шего количества инвестиционных проектов, чем могло быть по­строено, приводившую к накапливанию неоконченных проектов. В 1932 году Сталин поддержал Госплан, когда тот выступил про­тив дробления инвестиций17. Эту же тему Сталин развивал на за­седании Политбюро в 1947 году:
Товарищ Сталин, выслушав зампредов председателя Совета министров, ска­зал: «План очень раздут и нам не по силам... Деньги надо давать только на пус­ковые объекты, а не размазывать по многим объектам. Разную чепуху строят на новых, необжитых местах и тратят много денег. Надо больше расширять старые предприятия. Проектанты у нас сволочи, проектируют все только новые заводы и раздувают строительство»18.
Подобные проявления экономической рациональности не уберегли Сталина и Политбюро от серьезных экономических промахов, таких, например, как Беломорканал, глубина которого оказалась слишком мала, для того чтобы по нему могли ходить грузовые суда, или Байкало-Амурская магистраль, строитель­ство которой так и не было завершено при Сталине19. Позднее Сталин стал страстным защитником Днепростроя, а его огульная поддержка региональных инвестиционных проектов обеспечила ему поддержку региональных представителей, входивших в со­став ЦК, на заключительном этапе борьбы с правой оппозицией в 1929 году. На протяжении всего анализируемого периода шло интенсивное политическое лоббирование инвестиционных про­ектов, как со стороны промышленных наркоматов, так и со сто­роны региональных руководителей, а это означает, что многие ре­шения по инвестиционным проектам принимались на основании политических соображений (см. главы 4 и 5). Когда Сталин по­чувствовал, что он теряет политическую поддержку на Украине среди региональной элиты, он предложил ей крупные инвестици­онные проекты (см. главу 3).
315
Даже если оставить политику в стороне, рациональный выбор инвестиционных проектов, даже при наилучших намерениях, не всегда очевиден в административно-командной системе, в ко­торой невозможно посчитать норму прибыли20. Следовательно, чутье Сталина на экономически рациональные решения было не лучше, чем у кого-то другого. Если принятие решений по инвес­тициям основывалось в основном на политических факторах, то это означает, что цель советского диктатора заключалась в макси­мизации власти. Если ведущую роль играли экономические фак­торы (учитывая отсутствие ясности в вопросе, что являлось «хо­рошим» экономическим решением), поведение диктатора лучше описывается моделью «оседлого грабителя». В таком случае все решения по инвестициям должны объясняться экономической рациональностью. Немногие политические лидеры готовы при­знать, что их главные инвестиционные проекты финансирова­лись в основном из политических соображений. Исследование, посвященное конкретному примеру принятия решений по инвес­тициям (распределению транспортных средств), показывает со­вершенно однозначно, что диктатор вел себя как диктатор-эгоист (см. главу 8).
Хотя мы не можем измерить размах политических инвестиций в 1930-е годы, они были одной из постоянных величин советской экономической жизни. В 1982 году, когда Горбачев представлял в Политбюро интересы сельского хозяйства, он сражался с Гос­планом за капитальные вложения в сельское хозяйство (сферу его личной политической ответственности), что вызвало у одного из бывших чиновников Госплана следующую ремарку: «Его [Гор­бачева] ментальность была типично советской - политические соображения затмевали здравый смысл»21.
В главах 6 и 7 мы рассказали о том, что централизованный контроль над инвестиционными решениями был относительно слаб и что информация, необходимая для принятия этих реше­ний, практически отсутствовала. Наркоматы отказывались давать разбивку по планам капитальных вложений, задерживали состав­ление строительных смет и запугивали финансовые ведомства, пытавшиеся заставить их действовать по правилам, обвиняя их в том, что они «ставят под угрозу выполнение важных правитель­ственных заданий» (см. главу 6). Хотя инвестиционный бюджет
316
21 Zoteev G. The View from Gosplan // Ellman M., Kontorovich V. The Destruction of the Soviet Economic System. P. 3-29.
был централизован, так же как и принятие решения о распреде­лении его между ведомствами, суммарная стоимость одобренных проектов не соответствовала размеру средств на инвестиции, что привело к возникновению типично советского феномена «долго­строя», украсившего советский ландшафт могильниками неокон­ченных строительных проектов. Несомненно, что неоконченный проект, потребляя ресурсы, не вносит никакого вклада в произ­водство. В период с 1955 по 1977 год, по официальным совет­ским данным, объемы незавершенного строительства варьирова­лись между 73 и 92 процентами общих объемов инвестиций22. Главы 6 и 7 объясняют также, что основной капитал использо­вался не лучшим образом. Мольбы предприятий о капитальных ремонтах обычно отклонялись, накапливая задолженность по от­ложенному ремонту.
Наказание: могла ли система работать не из-под палки? История знает много примеров концентрации безраздельной власти в одних руках. Даже при наиболее благоприятных обстоя­тельствах большевики могли рассчитывать лишь на незначитель­ное количество голосов. Форсированное накопление капитала в той форме, в которой это было нужно диктатору, требовало при­менения чрезвычайных методов. Сотни тысяч производителей (в наркоматах, отраслевых главках и на предприятиях) необхо­димо было заставить выполнять административные приказы, поскольку их действия не могли стать согласованными сами по себе.
Важнейшая граница проходила между теми, кто отдавал при­казы, и теми, кто отвечал за их выполнение, - хозяйственниками из наркоматов и предприятий (см. главу 6). Для хозяйственников невыполнение приказов означало сокращение премиальных, пуб­личное унижение, увольнение, тюремное заключение или даже высшую меру наказания. В то время как диктатор или «мини-диктатор» пытался дать своим подчиненным максимально на­пряженные задания, хозяйственники хотели легко выполнимых планов и спокойной жизни, т.е. прямо противоположного тому, чего хотело их руководство. Напряженность отношений планови­ков с производителями легла в основу конфликта «принципал-агент», описанного в главах 6-8. Производители лгали, жульни­чали, утаивали информацию, требовали избыточные материалы из государственных фондов, производили меньше, чем позволя­ли производственные мощности, завышали цены и поставляли
317
продукцию, кому сами считали нужным. Для диктатора вопрос заключался не в том, использовать ли силовые методы вообще, а в том, в какой мере необходимо применять силу в отношении хозяйственников. История использования силы диктатором в от­ношении производителей похожа на маятник, раскачивавшийся то в сторону чрезмерного ее использования, то в сторону излиш­ней мягкости. В 1929 и 1930 годах жертвами первой волны тер­рора пали директора и специалисты, на которых была возложена вина за катастрофические результаты политики Великого пере­лома. Опытных руководителей снимали с должностей и сажали в тюрьму, производство резко сократилось. Позже в Политбюро победу одержали более умеренные взгляды (чего нельзя сказать о партийных чиновниках на местах), и настал период затишья. Во время Большого террора 1937-1938 годов наказание и репрессии снова широко применялись, в результате чего целое поколение руководителей было стерто с лица земли. Следует отметить, что годы наиболее высоких темпов роста в 1930-е годы пришлись на период между двумя вспышками репрессий.
Возможности диктатора по применению террора были не безграничны. Ведь если он накажет слишком многих, то мало кто останется. Если же он накажет слишком мало подчиненных, то устрашение может оказаться недостаточным. Более того, на­казание эффективно только в том случае, если оно приводит к увеличению производительности. На практике любой руководи­тель, насколько бы осторожен он ни был, не мог выполнить все плановые задания, как показывает доклад НКВД от 6 ноября 1938 года:
Территория завода загромождена готовыми снарядами в количестве до 160 ва­гонов. Часть снарядов в количестве до 20 вагонов забракованы, но до сих пор с завода не вывезены. Часть снарядов лежит на заводе несколько лет. На одной из площадок хранится около 35 тонн бракованной пикриновой кислоты. Здесь же в неприспособленных складах хранится около 100 тонн вещества «Р-12», которое в случае взрыва угрожает не только населению Нагатинского района, но и всей Москве23.
Не совсем понятно, каким образом руководитель, столкнув­шись с применением силы, может повысить производительность. Угрозу наказания гораздо проще нейтрализовать не за счет повы­
318
шения производительности (что бы это ни значило), а найдя коз­лов отпущения или обзаведясь патроном и защитником.
Даже если производитель мог выполнить план, план менялся. Система была устроена и работала так, что план, который про­изводитель был обязан выполнить по закону, мог быть изменен в любой момент в ходе «обычной» корректировки и доработки плана (см. главу 8). Диктатор мог в любой момент полностью из­менить план, оставляя производителя тщетно барахтаться, пыта­ясь выполнить план, прямо противоположный тому, который был дан сначала. Производители считали себя вправе пытаться защи­щаться от произвольных изменений, выпуская свои собственные внутренние планы, задерживая информацию, необходимую для подготовки предварительных планов, скрывая производствен­ные мощности и требуя больше, чем нужно, производственных ресурсов. Погребенные под лавиной просьб плановики понятия не имели, какие производственные ресурсы были действительно необходимы.
Если бы руки производителей были связаны четкими, подроб­ными планами, за выполнением которых велся бы тщательный контроль, проступки производителей были бы меньшей пробле­мой. Но Политбюро планировало только несколько видов про­дукции; Госплан составлял лишь общие планы, чтобы избежать ответственности. Большинство плановых заданий составлялись наркоматами или главками, и лишь наиболее важные задания утверждались диктатором. Следовательно, большинство эконо­мических решений принималось самими хозяйственниками -факт, который должен был неизменно вызывать беспокойство диктатора, прекрасно осведомленного об оппортунизме руково­дителей предприятий. В периоды, когда частота применения на­казания уменьшалась, существовала негласная договоренность между диктатором и производителями: если вы не можете вы­полнить план, вы можете либо найти козла отпущения, либо сами будете наказаны, но ваше наказание будет не жестким и обрати­мым. В периоды, когда принуждение достигало своего пика, даже наиболее успешные руководители могли попасть в тюрьму или быть расстреляны. Наказание за невыполнение плана имело еще и символическое значение, поскольку планы, предположительно составленные диктатором, были по определению совершенны. Следовательно, невыполнение плана могло произойти только по вине его исполнителей.
Конфликт «принципал-агент» предопределил содержание дискуссии об экономических реформах, начавшейся с согласия
319
партийного руководства в 1950-е годы. Производители выступа­ли за большую свободу и сокращение мелочной опеки. Планови­ки утверждали, что производителей нужно держать под контро­лем посредством угрозы наказания, поскольку они производят слишком мало, а требуют слишком много, завышают цены и эко­номят на качестве. Позицию производителей понять неслож­но. Они несли ответственность, их изводили непродуманными планами, и хуже того - постоянно меняющимися заданиями. С
1930 по 1985 год производители стенали все о том же. Орджони­кидзе говорил в 1930 году: «Из постановления получается впе­чатление, что в ВСНХ сидят идиоты... Нам преподносят чуть ли не каждый день постановление за постановлением, причем одно крепче другого и далеко не справедливое...»24 Главный оборонный подрядчик пятьдесят лет спустя вторил Орджоникидзе: «Они суют нос в каждый вопрос. Они говорят: "Это должно быть так и так". Мы им сказали, что они не правы, но они всё равно тре­буют, чтобы всё делалось так, как они говорят»25. Производители жаловались, что их руководство отдавало приказы, но не несло ответственности за их выполнение. Орджоникидзе на заседании Политбюро в августе 1931 года говорил: «Вы... хотите тут играть роль государственников, но, когда заводы сорвутся, мне придет­ся отвечать, а не тем, кто тут ведет "серьезное обсуждение"».26 За­меститель директора оборонного завода воспроизвел эту жалобу пятьдесят лет спустя: «Они [оборонный сектор ЦК] спрашивают, почему не выполнен план, они ведут себя как еще один Совет ми­нистров. Но у них больше власти и никакой ответственности»27. Наркоматовские руководители, которые издавали и исполняли приказы, такие, как, например, Орджоникидзе, могли называть свои приказы «прекрасными», в то время как приказы, получен­ные от других инстанций, считать необоснованными.
Одним из способов защиты производителей от необосно­ванных приказов сверху было увеличение автономии. Уже в
1931 году Орджоникидзе предложил перевести тяжелую про­мышленность на самофинансирование, если ему позволят при­нимать решения самостоятельно. Та же идея вновь всплыла в
320
27 Ellman М., Kontorovich V. The Destruction of the Soviet Economic System. P. 46.
1961 году в предложениях Либермана и была частично осущест­влена в 1965 году. И всё же вплоть до принятия закона «О госу­дарственном предприятии» 1987 года выполнение требований производителей о независимости откладывалось. У обеих сторон имелись весьма веские аргументы. Плановики утверждали, что производители, если дать им независимость, производили бы слишком мало и требовали бы слишком много ресурсов. Произво­дители твердили о глупости, противоречивости и переменчивос­ти приказов и чрезмерном вмешательстве в дела предприятий, не позволяющем им эффективно управлять своими предприятиями. Эта патовая ситуация, длившаяся в течение пятидесяти пяти лет, завершилась в 1987 году принятием закона «О государственном предприятии», отменившего контроль министерств над предпри­ятиями. В 1987 (закон о предприятиях) - 1988 (разделение пар­тии и народного хозяйства) годах Горбачев поставил Советский Союз на грань «нового перелома», подобного Великому перелому 1929 года, когда другой диктатор, Сталин, пришел к выводу, что стране необходима новая система. Окружавшие Горбачева совет­ники по экономике обещали ускорение экономического роста, если предприятия получат свободу и экономика будет открыта для внешнего мира. Остальные столпы системы, такие, как госу­дарственная собственность и ведущая роль партии, должны были остаться неизменными. Совершенно очевидно, что Сталин или Политбюро 1950-х и 1960-х годов ни за что бы не пожертвовали двумя основными опорами системы - планированием и партий­ным руководством экономикой. Когда предложение Орджони­кидзе 1931 года встретило резкий отпор, ему пришлось найти и уволить козла отпущения, на которого он возложил ответствен­ность за столь еретические идеи. Аналогичный проект реформы в 1960-е годы был встречен с большей симпатией, но дальше разго­воров дело не пошло. Реформы Горбачева 1987-1988 годов осу­ществлялись реально.
Реформы не двигались с мертвой точки на протяжении по­ловины столетия не без причины. Предприятие, принадлежащее государству, которому дали бы право действовать по своим собст­венным правилам, работало бы как сложная машина без руля. В чьих интересах оно бы действовало? Не существовало каких-либо организованных рынков, на которых продавались и поку­пались бы средства производства и произведенная продукция. Не существовало каких-либо рыночных цен, которые указывали бы, какая продукция является дорогой, а какая дешевой. Для того чтобы такое предприятие функционировало эффективно, должна
321

No comments:

Post a Comment